Журнал «Агроинвестор»
Привычный для нас мир сломался. Это произошло не в 2014 году после Евромайдана и Крыма, нет: просто это были «информповоды», сделавшие глобальные процессы заметными и осязаемыми.
И майданокрым, и четыре раунда санкций, и продовольственное эмбарго, и «гибридная война» в исторической Новороссии — только отражение смены глобальной парадигмы и отмирания отжившей повестки дня с привычными инструментами вроде ООН, ВТО, таможенно-тарифных и государственных границ. Уходит системность, нарастает хаос. Сложившаяся в минувшем веке система миропорядка — от Ялты и Бреттон-Вуда до Дохийского раунда — проходит деструкцию у нас с вами на глазах. «Начинается время без тормозов», — точно заметила в одном из интервью моя коллега из газеты «Ведомости».
Друг за другом перестают работать многие годы сохранившие мирный мир сдержки и противовесы, инструменты realpolitik, писаные договоренности, межправсоглашения и меморандумы, не говоря о моральных ограничениях. Мир, где выгоды от международного сотрудничества так или иначе получали все стороны, в него вовлеченные.
В России новая реальность усугублена национальными особенностями, которые все больше вылезают наружу, рулят экономической и политической повесткой (включая отраслевую), формируя климат, где не живут инвестиции, а капитал экспроприируется или гибнет. Их несколько. Постимперские комплексы и «родовые травмы» (отсюда всеобщая радость от присоединения новой терри-тории в трансграничном XXI веке).
Неумение и нежелание использовать в национальных интересах так называемую soft power: доставшиеся огромной ценой и резко улучшившие имидж страны моральные плоды Олимпиады-2014 за несколько дней были слиты руками «вежливых людей» в Крыму. Рентное сознание вместо проектов, создающих новую стоимость.
Такие проекты делал, например, Владимир Евтушенков — один из немногих олигархов, которого не стыдно назвать профессиональным инвестором. Я достоверно не знаю, что стряслось у его «Системы» на самом верху, но очевидно, что модераторами атаки на бизнес Евтушенкова, новую публичную серию которой нам показали в сентябре, являются его «рентные» визави.
Еще одна особенность — хронически нелигитимная в общественном сознании собственность при сверхсакрализации власти. При российском пренебрежении правом и не работающих по назначению судебных и правовых институтах владельцы собственности, включая элиты, всегда находятся под ударом, не могут строить долгосрочных стратегий и тем более — помогать созданию общественных благ.
Они чувствуют себя временными владельцами, а то и номинальными держателями. Они не являются уважаемыми субъектами экономической деятельности. «Коммерсы пришли», — доложил как-то при мне референт своему высокому руководителю. В приемной последнего ждали владельцы не последних на агрорынке компаний и главы отраслевых союзов.
Эти особенности существовали всегда и в общем-то не мешали инвестировать в 2000-е годы. Однако они были не стимулируемыми властью спящими опциями (Крым действительно наш, но вне сомнения и принцип территориальной целостности), применялись избирательно, как в делах ЮКОСа,
или являлись темами для внутреннего потребления: у себя кошмарим бизнес и отжимаем активы, а в Давосе продвигаем международный финцентр и идеи модернизации.
Сейчас все не так — сейчас это политический мейнстрим. Я не вижу в нем места фондовому рынку — для власти не имеет значения, есть ли он вообще, тем более теперь, когда там нельзя брать капитал. Не вижу места долговым инструментам. Уже не говоря об инвестиционных фондах с иностранным, особенно западным, капиталом.
Не хочется думать, что мы становимся свидетелями перехода от постсоветского глобализма к концепции китаецентричного «нового русского чучхе».
